Елизаветина Г. Г.: Журнальные отклики 1860-х годов на публикацию "Записок" Г. Р. Державина. Страница 1
1 - 2
Шестидесятые годы XIX века отмечены рядом серьезных достижений в изучении истории русской литературы, в частности литературы XVIII века. 1866 год — выходят «Сочинения, письма и избранные переводы» Д. И. Фонвизина; 1867 — «Сочинения и переводы» В. Н. Майкова; 1867-1868 — «Сочинения, письма и избранные переводы» А. Д. Кантемира; 1868 — «Сочинения и переводы» В. Лукина. В 1859 году Я. Грот публикует «План академического издания сочинений Державина»1, а в следующем году сообщает «О ходе в 1860 г. приготовительных работ по изданию Державина»2.
В журналах разных направлений появляются статьи о писателях XVIII века. Причем в изданиях, предназначенных не только для взрослого, но и для юношеского чтения. Так, большую статью о Державине публикует «Рассвет», журнал «для взрослых девиц», в котором начинал Д. И. Писарев. Одна из первых работ Добролюбова, появившихся в «Современнике», посвящена «Собеседнику любителей российского слова»; Г. Благосветлов пишет статью «Русская литература XVIII столетия и ее история» и т. д. Страна пытается осмыслить свое прошлое.
Общество требует и получает возможность шире, чем ранее, знакомиться с русскими мемуарными произведениями, чья тема — XVIII век. Они издаются как в Лондоне А. И. Герценом, так и в самой России. Здесь, с примечаниями П. И. Бартенева, выходят в свет «Записки» Г. Р. Державина3.
А. С. Хомяков в «Речи председателя, читанной в публичном заседании Общества любителей словесности в Москве 2 февраля 1860 года», заметил: «... приобрели мы истинное сокровище в "Записках" Державина»4.
«Записки» появились в издании «Русской беседы» в 1859 г., отдельные издания — в 1860 и 1861 гг. Журнальные рецензии писались на разные издания, но хронологическая их близость отразилась и на таковой же близости откликов: они появились в 1860-1861 гг. Газетные же — «С. — П. Ведомости», «Северная пчела», «Le Nord», «Московские ведомости», «Наше время» — в 1859-1862 гг.
Естественно, журнальные отклики были наиболее развернуты. Остановимся на четырех из них: взятые вместе, они складываются в определенную картину восприятия державинских «Записок» в середине века.
«Библиотека для чтения» дает даже не рецензию, скорее статью; думается, что ее можно так назвать и по объему в два авторских листа и по развернутости ее основных положений. Она не подписана, хотя известно, что ее автором был А. Ф. Писемский, в это время редактор журнала.
Автор статьи начинает с постановки вопроса о значении поэтической деятельности Державина и масштабах его дарования. Ничтожность того и другого представляются ему несомненными, самая возможность изменения подобной оценки в будущем не кажется ему реальной; остается лишь проблема: каким образом могли до такой степени заблуждаться относительно поэта его современники. Среди современников же автора статьи «трудно найти образованного человека, который бы о поэтическом даровании Державина не имел наклонности думать, что это <...> кропотливая бездарность, сперва вызванная каким-нибудь неразумным случаем, а потом находившая поощрение на новые подвиги в неразборчивости и некоторых других условиях тогдашнего времени»5.
Тон статьи — а процитировано ее начало — был задан и выдержан до конца.
Прижизненная слава Державина «происходила от неразвитости тогдашнего вкуса»; его последующая репутация — результат эстетической консервативности и общественных традиций, неспособности большинства читателей к собственным литературным мнениям и оценкам.
«Записки» рассматриваются в статье как своего рода саморазоблачение. Невольное, но красноречивое. Причем разоблачение не только гражданского, но и творческого «бессилия». Рецензент щедро цитирует все державинские признания об испытанных творческих затруднениях, с иронией и недоверием относясь к высказанному поэтом опасению стать одним из «цеховых стихотворцев, у коих только слышны слова, а не мысли и чувства». С вызывающей недоумение резкостью рассказ мемуариста о многих днях труда над тем или иным произведением интерпретируется в качестве явного показателя «не простой бездарности, но — и замечательной нравственной пустоты и даже значительной ограниченности умственных способностей»6.
Эпатаж читателя становится очевидной целью статьи о Державине, о котором пишется с такой страстью, с какой обычно выступают против современного литературного противника.
Заметив, что мемуарист мало говорит о своей литературной деятельности, автор статьи тем не менее постоянно возвращается к ней. Он выражает недоумение, что эти, как сегодня бы их назвали, «писательские мемуары» написаны не только языком «дурным», «малограмотным», обнаруживают неумение «рассказывать», но и посвящены преимущественно служебной карьере. В этом рецензент видит «верный знак, что литература не была для Державина внутреннею потребностию; он не считал ее своим призванием, а занимался ею или от праздности, или по заказу, или <...> для поправления своих делишек»7. Если такой вывод справедлив, то резонно и желание Державина поведать о себе потомству прежде всего не как о поэте, но как о гражданском деятеле. Однако и обращение к этой стороне жизни Державина не заставляет рецензента проникнуться чувством исторической справедливости и объективности. Пересказ биографии поэта сопровождается уничижительными комментариями, а пафос становления его личности сводится к «развитию в себе искательных способностей». В служебной добросовестности Державина усматривается лишь его человеческая ограниченность, а в рассказе об участии в подавлении пугачевского бунта — «материал для составления себе эпопеи и... эпопеи весьма посредственного достоинства»8.
Понятное у мемуариста выдвижение себя на первый план вызывает раздражение автора статьи, а та особенность «Записок», которая связывает их с древней традицией мемуаров писать о себе в третьем лице (с целью достижения большей объективности рассказа), не находит у критика объяснения и сочувствия.
Он обвиняет мемуариста в самовозвеличивании, в приписывании себе не существовавших в действительности подвигов и заслуг. Подвергаются сомнению личные качества писателя: он неспособен к дружбе и благодарности, а это, в свою очередь, не может не сказаться на ценности его воспоминаний как исторического источника: «Вследствии такой странности в характере Державин оставил в своих "Записках" образчики таких суждений и о своем времени и о замечательных лицах этого времени, которые составляют совершенную противоположность качеству, известному под именем непогрешительности»9. Державин был предназначен для маленьких ролей, для деятельности, не требующей больших способностей. Там, считает рецензент, внезапно решив воздать должное «любви к правде» поэта и его «уважению к закону», он оказывался полезным и уместным. Но судьба вознесла его довольно высоко по служебной лестнице, и «Державин делал дела точно так же, как писал оды — неуклюже, шероховато, бессвязно, напряженно до тупости, растянуто до бессмыслия»10.
Пафос статьи, ее окончательный вывод — утверждение заурядности Державина во всех сферах: личной, поэтической, гражданской. Что и проявилось, по мнению рецензента, в «Записках», которые так же заурядны, как их автор.
Не менее, а, может быть, и более резкой по тону была статья «Державин-гражданин» за подписью «Дмитрий Маслов» в журнале М. М. и Ф. М. Достоевских «Время». Я. Грот высказал предположение, что «Маслов» — псевдоним. Нет сведений о Маслове ни в книге В. С. Нечаевой о журнале «Время», ни в комментариях к академическому собранию сочинений Достоевского, где Маслов упомянут. Поэтому несколько слов о забытом литераторе.
Дмитрий Иванович Маслов был по профессии врачом, публиковался мало, умер в 1888 году11. Его статья о Державине вызвала гнев А. А. Григорьева, назвавшего автора «бешеным»12. 12 декабря 1861 года Григорьев писал Н. Страхову о статье Маслова: «История этой статьи прекурьезная. В 1859 году она валялась в редакции "Русского слова" и возвращена мной автору; в 1860 г. она валялась в редакции "Русского вестника" и мною же отринута. А оба раза отринута потому, что кроме опиума чернил, разведенных слюною бешеной собаки, я ничего в ней не видал и до сих пор не вижу»13. Маслов полностью сосредоточился на гражданском значении и поприще Державина, что, в сущности, формально соответствовало содержанию «Записок».
1 Изв. имп. АН по Отд. рус. яз. и словесн. 1859. T. VIII. Вып. 2. С. 81-89.
2 Там же. 1860. T. II. Вып. 3. С. 130-160.
3 Записки из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающия в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина // Русская беседа. 1859. №№ 1-5.
4 Хомяков А. С. О старом и новом. М., 1988. С. 330.
5 [Писемский А. Ф.] Записки Гавриила Романовича Державина // Библиотека для чтения. 1860. № 9. Лит. летопись. С. 10.
6 Там же. С. 11, 12.
7 Там же. С. 12-13.
8 Там же. С. 17.
9 Там же. С. 22-23.
10 Там же. С. 31.
11 Некролог — «Сын отечества». 1888. № 271.
12 Аполлон Александрович Григорьев: Материалы для биографии. Под ред. В. Княжнина. Пг., 1917. С. 289.
13 Там же. С. 285.
1 - 2
 Портрет Г.Р. Державина |  Портрет Г.Р. Державина |  Портрет Г.Р. Державина |