Западов В. А.: Проблема литературного сервилизма и дилетантизма и поэтическая позиция Г. Р. Державина. Страница 8
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8
Подобный титанический образ появится у Державина уже в XIX в., когда он будет в отставке и почувствует себя свободным от тех пут, о которых шла речь во втором послании Храповицкому:
Трубит — и глас его несется
С Невы до Лены берегов.
Летит — я дол под ним смеется,
Как эхом тысячи громов.
Пятою черны бездны давит,
Челом касается звездам;
Дивит кого, страшит иль славит, —
Комета, метеор векам.
Возносит персть — богов к престолу
И вержет истуканов долу.
Тромпетин, Арфин или Лирин,
Кто сей столь дерзостный певец?
Как молния, полет эфирен,
Как буря, — света по конец.
Как водопад, с горы крутыя
Низвергшись, вдалеке ревет,
Как ключ из челюсти земныя,
Сверкая, в воздух блестки льет.
Всяк, внемля, зря его, дивится,
Восторжен, очарован зрится... |
Впрочем, и в конце жизни, строя на идее вдохновения (и притом вдохновения или наития резко индивидуального и индивидуализированного) "Рассуждение о лирической поэзии", Державин сохраняет прежнюю трезвость. Об этом свидетельствует написанное специально для "Рассуждения" восьмистишие о поэзии:
Отлив от творческого духа,
Опечаток с мудрости лучей,
Ума согласье, ока, слуха,
Эмпирной сладости ручей,
Поэзия, глагол небесный!
Коль плоти бы органы тесны
Могли издать твой полный строй, —
Я б создал новый мир тобой. |
Подводя итоги всему изложенному, можно сказать, что из возможных в XVIII в. позиций — сервильный стихотворец, поэт-гражданин, поэт-дилетант, вдохновенный певец-демиург — Державин решительно отвергает сервильную поэзию, пытаясь поначалу сочетать позицию поэта-гражданина с позой дилетанта. В дальнейшем, на новом этапе вдохновенный певец органично сочетается с поэтом-гражданином, глашатаем истины, правды. В этой эволюции и в этой сложности — специфика поэтической позиции Державина как в 70-80-е гг. XVIII в., так и в конце поэтического пути.
В заключение надо сказать, что проблема литературного сервилизма, дилетантизма, творческой независимости в преобразованном виде стояла и перед литературой первой трети XIX в.
Пожалуй, в свете проблем, о которых шла речь в настоящей работе, наибольший интерес представляет отношение к этим вопросам А. С. Пушкина. Обращался к ним Пушкин неоднократно, но решал их в разное время по-разному.
В конце мая-начале июня 1825 г. Пушкин пишет письмо А. Бестужеву по поводу статьи последнего "Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов". "Ободрения у нас нет — и слава богу!" — цитирует Пушкин слова Бестужева и возражает: "Отчего же нет? Державин, Дмитриев были в ободрение сделаны министрами. Век Екатерины — век ободрений; от этоо он еще не ниже другого. Карамзин, кажется, ободрен; Жуковский не может жаловаться, Крылов также. Гнедич в тишине кабинета совершает свой подвиг <... > Из неободренных вижу только себя да Баратынского — и не говорю: слава богу!.." Полемизируя далее, Пушкин обращается к историческим примерам (век Августа, Людовика XIV, Фридриха II, Екатерины II) и характеризует специфическую ситуацию, сложившуюся в русской литературе к 1825 г.: "Наши таланты благородны, независимы <...> Причина ясна. У нас писатели взяты из высшего класса общества. Аристократическая гордость сливается у них с авторским самолюбием. Мы не хотим быть покровительствуемы равными. Вот чего подлец Воронцов не понимает. Он воображает, что русский поэт явится в его передней с посвящением или с одою, а тот является с требованиями на уважение, как шестисотлетний дворянин, — дьявольская разница!".1
Несколько по-иному решал проблему Пушкин в 30-е гг., когда ситуация в литературе изменилась. В статье "Путешествие из Москвы в Петербург" (1833-1835) Пушкин сопоставляет литературные нравы XVIII столетия и XIX в.: "Ломоносов наполнил торжественные свои оды высокопарною хвалою <...> Ныне все это вывелось из обыкновения. Дело в том, что расстояние от одного сословия до другого в то время еще существовало. Ломоносов, рожденный в низком сословии, не думал возвысить себя наглостию и запанибратством с людьми высшего состояния (хотя, впрочем, по чину он мог быть им и равный). Но зато умел он за себя постоять и не дорожил ни покровительством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло о его чести или о торжестве его любимых идей <... > У нас писатели не могут изыскивать милостей и покровительства у людей, которых почитают себе равными, и подносить свои сочинения вельможе или богачу, в надежде получить от него 500 рублей, или перстень, украшенный драгоценными каменьями. Что же из этого следует? что нынешние писатели благороднее мыслят и чувствуют, нежели мыслил и чувствовал Ломоносов и Костров? позвольте в том усумниться.
Нынче писатель, краснеющий при одной мысли посвятить книгу свою человеку, который выше его двумя или тремя чинами, не стыдится публично жать руку журналисту, ошельмованному в общем мнении, но который может повредить продаже книги или хвалебным объявлением заманить покупщиков. Ныне последний из писак, готовый на всякую приватную подлость, громко проповедует независимость <... > К тому же с некоторых пор литература стала у нас ремесло выгодное, и публика в состоянии дать более денег, нежели его сиятельство такой-то или его высокопревосходительство такой-то. Как бы то ни было, повторяю, что формы ничего не значат; Ломоносов и Кребб достойны уважения всех честных людей, несмотря на их смиренные посвящения, а господа NN все-таки презрительны — несмотря на то, что в своих книжках они проповедуют независимость и что они свои сочинения посвящают не доброму и умному вельможе, а какому-нибудь шельме и вралю, подобному им".2
Таким образом, рассматривая в 30-е гг. острейший для себя вопрос, Пушкин противопоставил своему времени восемнадцатое столетие, и противопоставление это в глазах Пушкина оказалось далеко не в пользу века девятнадцатого.
1 Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. М.; Л., 1949. Т. 10. С. 145-147.
2 Там же. Т. 7. С. 285-287.
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8
 Конверт почтовый «250 лет со дня рождения Державина» |  Званка — усадьба Державина |  Марка «В.Л. Боровиковский. Портрет поэта Г.Р. Державина» |