Курилов А. С.: Г. Р. Державин и мировое значение русской литературы XVIII в. Страница 6
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10
Давайте посмотрим, что же из длинного перечня развлечений и забав Мурзы, подходит под наше представление о разврате. Пожалуй, лишь одна «утеха»:
На бархатном диване лежа,
Младой девицы чувства нежа,
Вливаю в сердце ей любовь. |
И все. Остальное никакого отношения к разврату в том значении, какое вкладывается в это слово сейчас, не имеет.
Что же считал «развратом» сам Державин? На это есть прямое указание в самой оде:
Сегодня властвую собою,
А завтра прихотям я раб. |
«Разврат» в его глазах — рабское потакание своим прихотям. А прихоти — это слабость, в той или иной мере свойственная каждому человеку, а значит и всем людям, «всему свету». Не пороки вельмож осуждал в своей оде Державин, а представил в шутливом тоне, по его же собственному «Объяснению», «все слабости человеческие»1, к тому же «сравнительно невинные», как подметил Я. К. Грот2. И слова:
Таков, Фелица, я развратен!
Но на меня весь свет похож, — |
в действительности означали: «Грешен я, матушка государыня-императрица, слаб, как и все люди: люблю поспать, курю, пью кофе, предаюсь бесплодным (маниловским, как бы мы сейчас сказали) мечтаниям о воинских подвигах и власти над "вселенной", люблю наряжаться, пировать, развлекаться, веселиться, тешить себя "младой девицей", музыкой, певцами, кулачными боями, охотой, разными "проказами"» и т. д. и т. п. Где тут разврат, где обличение, сатира? «Саморазоблачение» Мурзы — это скорее дань традиционному показному самоуничижению, которое, как говорится, паче гордости; самоуничижению, издавна свойственному «подданным» русских царей, привычно писавшим о себе, обращаясь к государю: «Ваш нижайший и покорнейший раб...».
Что касается державинских слов об «издевке» над «ближними» Екатерины, то нетрудно самим убедиться в их «справедливости», перечитав еще раз процитированный нами выше рассказ Мурзы. Уже на второй строфе вы почувствуете, что поэт не «издевается» над «развратным» поведением вельмож, а наоборот, ему приятно говорить о всех их занятиях, забавах и утехах, тех «слабостях», каким и он сам, была бы на то возможность, предался бы с огромным удовольствием. Ведь из всего перечисленного самому Державину тогда было доступно очень немногое: табак, кофе, «химеры», домашние «проказы» — «игры с женой» в дурака, в жмурки, в свайку, разведение голубей, чтение книг, да еще то, что он назвал «ею (женою. — А. К.) в голове ищуся». И все...
Почему четверть века спустя по выходе из печати оды Державин решил, что это была «издевка» — вопрос особый. Можно предположить, что это всего лишь дань общественным настроениям начала XIX в. с их умеренной критикой отдельных явлений в жизни России XVIII в., в том числе фаворитизма Екатерининского времени, отмежеваться от чего, дистанцироваться от «ближнего» окружения Екатерины, ее фаворитов и поспешил таким образом всеми признанный «певец Фелицы». Ведь в этой оде он никого и ничего не осуждает, ни над кем и ни над чем не издевается. Потому и обиделся на него лишь один человек — его прямой начальник генерал-прокурор князь А. А. Вяземский, «слабость» которого, известную лишь очень немногим — он любил, чтобы ему читали вслух, и часто под такое чтение засыпал, — Державин предал, как говорится, гласности. Именно его поэт имел в виду, сказав: «Над Библией, зевая, сплю»... Зевать и спать над Библией нехорошо, а потому и обидно, что все об этом узнали... И именно Вяземский оказался единственным, как отметил сам поэт, его гонителем3. Остальные же, в том числе и все задетые, «заклейменные» им «ближние» Екатерины, читая оду, «ею любовались и радовались». И это понятно.
В «слабостях», отличавших «обычаи и нравы» наших вельмож, «преобращавших в праздник будни», и проявилась поэзия русской жизни той эпохи. Отразив ее в «Оде к Фелице», Державин не только «открыл миру новую сферу в искусстве», он в одночасье совершил и переворот в художественном сознании россиян. Оказалось, что в российской действительности не все так плохо и неприглядно, как об этом постоянно твердили обращавшиеся к ней наши поэты со времен А. Д. Кантемира. Есть в ней и свои прелести, свое веселье, свои радости, светлые, праздничные и хорошие стороны, одним словом — своя поэзия, которая к тому же была выражена прекрасными, легко запоминающимися стихами. Это вызвало всеобщий восторг, потрясло, по свидетельству самого Державина, его современников: «... всяк ею любуется и радуется», — давая возможность и нам сегодня любоваться этой поэзией — поэзией жизни вельможной России XVIII в., поэзией самодержавной формы правления, просвещенного абсолютизма, подтверждая правоту В. Г. Белинского: «... поэзия Державина<...>есть прекрасный памятник славного царствования Екатерины II»4.
1Там же. С. 483.
2Грот Я. К. Жизнь Державина. С. 198.
3Сочинения Державина... Т. 3. С. 484.
4Белинский В. Г. Полн. собр. соч. T. VI. С. 647.
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10
 Конверт почтовый «Памятник Гавриле Державину в Тамбове» |  Конверт почтовый «250 лет со дня рождения Державина» |  Званка — усадьба Державина |