Кулакова Л. И.: О спорных вопросах в эстетике Державина. Страница 3

1 - 2 - 3 - 4

"Вдохновение рождается прикосновением случая к страсти поэта, как искра в пепле, оживляясь дуновением ветра... В прямом вдохновении нет ни связи, ни холодного рассуждения; оно даже их убегает и в высоком парении своем ищет только живых, занимательных представлений. От того-то в превосходных лириках всякое слово есть мысль, всякая мысль картина, всякая картина чувство, всякое чувство выражение, то высокое, то пламенное, то сильное, или особую краску и приятность в себе имеющее" (VII, 523).

Слова "Вдохновение рождается прикосновением случая к страсти поэта, как искра в пепле оживляясь дуновением ветра", отрицание "холодного рассуждения" — весь истинно поэтический панегирик вдохновению не укладывается в русло традиции. Характерно, что вдохновение здесь совсем не обязательно связано с категорией высокого, вне которой немыслимы "восхищение" и "восторг" Ломоносова. По Державину, все зависит от того, что именно вдохновило поэта, какой случай, подобно дуновению ветра, превратил искру в огонь, каково душевное состояние поэта в данный миг, каковы обстоятельства. Объяснив все это в общих чертах, Державин произносит то, чего не мог сказать Ломоносов: поэт творит "по наитию гения" (VII, 523).

Делая шаг назад к классической поэтике, Державин пытается как-то классифицировать характер вдохновения на грозное, спокойное, радостное и пр. Однако примеры приводит он не только из Ломоносова, но и из сочинений поэтов, далеко отошедших от классицизма: Ю. Нелединского, И. Дмитриева, Козегартена и др.

В ненапечатанной части "Рассуждения о лирической поэзии" Державин еще категоричнее отделил вдохновение ("парение") от ломоносовского высокого "восхищения": "Ломоносов более отменен частыми, радостными, почти одинакими восторгами, величественными картинами и благозвучием, нежели беспрерывным парением и глубокими мыслями".¹

Рассказав о других особенностях лирической поэзии, о частных приемах и таких категориях, как "вкус", Державин опять заговаривает о вдохновении, которому посвящена одна пятая написанного в трактате об оде. Все приемы и украшения "составляют изящество и существо прямой оды, ежели истекают только от истинного вдохновения... Всякий набор пустых, гремучих слов, скропанный по школьным одним правилам... холодное поучение, газетные подробности... стыдят и унижают лиру". "Поистине, вдохновение есть один источник всех выше-писанных лирических принадлежностей, душа всех ее красот и достоинств: все, все и самое сладкогласие от него происходит, — даже вкус, хотя дает ему дружеские советы, и он от него принимает их, но не прежде, как тогда, когда уже успокоится" (VII, 576).

Такая трактовка вдохновения, исключающего и "одинакие восторги" и "холодное рассуждение", не придумана специально для "Рассуждения о лирической поэзии". Достаточно вспомнить объяснение к оде "Бог", где рисуется образ поэта, охваченного внезапным порывом (III, 594), или к "Пеночке", якобы сочиненной во сне (III, 717). Поэтическое переложение той же теории — стихотворение "Лирик" (III, 523).

Настроения и мысли Державина, сформулированные в теоретическом труде лишь в XIX в., разделялись литературной молодежью 1770-1780-х годов.

писал в 1785 г. М. Муравьев, поэт, взгляды и творчество которого нередко намечали столбовые пути русской поэзии. И хотя многие стихотворения Муравьева остались ненапечатанными, они оказывали влияние на формирование предромантизма, ибо были известны друзьям: Н. Львову, И. Хемницеру, Державину, позднее Карамзину, Батюшкову, Жуковскому.

Говоря о совершенстве художественного произведения, Державин прибегает к слову "вкус". Определить содержание понятия ему трудно, как и всем, кто отходил от классицизма. Неприязнь к "школьным правилам" исключает следование советам классической поэтики, равно как и идею "подражания образцам". Для Державина неприемлемы ни определение Готшеда ("Тот вкус хорош, который согласуется с правилами, установленными разумом"³), ни Монтескье ("Все произведения искусства основаны на общих правилах. Это путеводные нити, которые никогда не следует терять из виду"⁴). Впрочем, Монтескье допускает отступления. Неприемлемы оказываются и принципы Баттё, хотя русский поэт назвал его одним из своих наставников. Баттё (как и Вольтер) говорит о правильном и неправильном вкусе, о необходимости "подражания прекрасной природе". У Державина ни в теоретических рассуждениях, ни в поэзии нельзя найти отделения природы "прекрасной, изящной" от природы вообще. Нет у поэта, исходящего из положения, что поэзия есть "вдохновение природой", и желания "исправлять недостатки натуры", что так определенно выражено в России Карамзиным, из теоретиков изобразительных искусств — Архипом Ивановым, И. Виеном, более мягко — П. Чекалевским: "Художник, желающий сделать произведение свое изящным, должен изображением мысленной красоты стараться превзойти и самое вещество".⁵

Державин в своих суждениях и творчестве ближе к Дидро и его русскому истолкователю Д. А. Голицыну: "Натура вся прекрасна... В натуре нет ничего неосновательного". Прекрасно могучее дерево, возносящее вершину под облака; на иной картине прекрасно дерево сучковатое, искривленное. Погоня за пропорциями, за условно прекрасным образом человека ведет к полному несходству между "академическим водолеем и настоящим водолеем, который из колодезя воду черпает".⁶

Державин не определяет сути категории прекрасного, но поэта, считавшего, что поэзия есть "вдохновение природой" не отталкивала, не пугала природа обыкновенная, будничная, о чем говорил Белинский.⁷

писал Державин, готовый "в сединах лысиной сиять" (II, 399, 403).

Апологетика поэтического вдохновения, отказ от следования "изящной природе" определяют отношение Державина к основе основ классицизма — системе жанров.

В неизданной части "Рассуждения" лирическая поэзия делится не по жанрам, а по тематическим типам у разных народов. Затем поэт переходит к общепринятой классификации. , I Сказав, что все термины можно найти уже у Тредиаковского, он заметил: "Но я скажу, что ежели названии не придают вещам уважения без прямого их достоинства, то должно со мною согласиться, что они, то есть те наименовании, или особые отделы песен, более есть умничество или чванство петагогов в познании их Древности, нежели прямая надобность; ибо говоря в них об одной материи, можно с приличностию помянуть и о другой... Под каким названием какие сочинения были, под такими и передались потомству. Форм им или правил по многочисленности случаев быть не может".⁸Это уже не отход, а разрыв с поэтикой классицизма.

Сердитые слова "чванство петагогов" остались в рукописи. Понимая, что разделы в большом труде о мировой поэзии все-таки нужны, Державин построил обзор по странам и "песнопевцам". Основою служила мысль, что как художники и зодчие распознаются по чертам, присущим творчеству каждого из них, так и в поэзии "у всякого Гения есть своя собственность или печать его дара, которым он от других отличается".⁹

¹Отдел рукописей ГПБ (Ленинград), ф. Державина, т. 5, л. 116 об. (курсив мой, — Л. К.).
²М. Н. Муравьев, Стихотворения. "Библиотека поэта". Большая серия. Л., 1967, стр. 226.
³Цитирую по кн.: История эстетики, т. II, стр. 449.
⁴Ш. Монтескье, Избранные произведения. ГосПолитиздат, М., 1955, стр. 755.
⁵П. П. Чекалевский. Рассуждение о свободных художествах, СПб., 1792, стр. 139.
⁶Цитирую по кн.: История эстетики, т. II, стр. 767.
⁷В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. V. Изд. АН СССР, М. — Л., 1954. стр. 534. — В дальнейшем Белинский.
⁸Отдел рукописей ГПБ (Ленинград), ф. Державина, т. 5, л. 115- 115 об. (курсив мой, — Л. К.).
⁹Там же, л. 115 об.

1 - 2 - 3 - 4

Портрет Г.Р. Державина

Г.Р. Державин (Л. Ройтер)

Портрет Г.Р. Державина