Стократ благословен тот смертный, Кого не тяготит печаль, Ни зависть потаенным вздохом Ни гордость громогласным смехом Не жмут, не гонят со двора.1 Сокрыта жизнь твоя в деревне Течет теперь, о милый Львов! Как светлый меж цветов источник В лесу дремучем. Пусть другие, Взмостясь, из терема глядят, Как на златые колесницы Зевает чернь, как ратный строй В глаза ей мещет блеск от ружей, И как она, волнам подобно От бурь, от всадников бежит; Как витязи в веках позднейших В меди иль в мраморе себя Со удивленьем созерцают И плещут уж заране в длани, Что их народ боготворит. Но ты умен — ты постигаешь, Что тот любимец лишь небес, Который под шумком потока Иль сладко спит, иль воспевает О боге, дружбе и любви. Восток и запад расстилают Ему свой пурпур по путям; Ему благоухают травы, Древесны помавают ветви И свищет громко соловей. За ним раскаянье не ходит Ни между нив, ни по садам, Ни по холмам, покрытых стадом, Ни меж озер и кущ приятных, — Но всюду радость и восторг. Труды крепят его здоровье; Как воздух, кровь его легка; Поутру, как зефир, летает Веселы обозреть работы, А завтракать спешит в свой дом. Тут нежна, милая супруга — Как лен пушист ее власы — Снегоподобною рукою Взяв шито, брано полотенце, Стирает пот с его чела. Целуя раскрасневши щеки, На пяльцы посмотреть велит, Где по соломе разной шерстью Луга, цветы, пруды и рощи Градской своей подруге шьет.2 «О! если бы, —она вещает, — Могло искуссвто, как природа, Вливать в сердца свою приятность, — Сии картины наши сельски К нам наших созвали б друзей! Моя подруга черноброва, Любезна, мила горожанка, На нивах златом здесь пленившись, Престала б наряжать в шумиху Свой в граде храмовидный дом». «Ах, милая! — он отвечает С улыбкой и со вздохом ей, — Ужель тебе то неизвестно, Что ослепленным жизнью дворской Природа самая мертва!» |