Успенский Б. А.: Язык Державина. Страница 7

1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

По словам Грота, Державин "не боится ошибок против грамматики и синтаксиса, лишь бы воплотить свою идею в яркий и резкий образ <...> Его язык при всем видимом своем своенравии есть язык выразительный, сильный и пластический". Действительно, Державин явно может жертвовать правильностью в угоду выразительности (и это, опять-таки, сближает его с современными поэтами — такими, например, как Хлебников или же обэ риуты). Он не ориентируется на то, как говорят, т. е. на устную речь: вместе с тем, он может черпать из просторечия, заимствовать оттуда отдельные элементы и выражения.

Справедливости ради следует заметить, что и к церковнославянскому языку он относится без пуристического пиетета: подобно тому, как он может образовывать просторечные формы (не обязательно ориентируясь при этом на устную речь, т. е. на реальное разговорное употребление), так он может создавать и книжные формы (не обязательно ориентируясь при этом на церковнославянские языковые нормы): как "употребление" (русское), так и "правила" (церковнославянские) не являются для него критерием правильности.

Так, например, в оде "Бог" Державин говорит:

Форма есь здесь — усеченная форма от ecu, т. е. как в 1-м, так и во 2-м лице Державин использует церковнославянские глагольные формы (я есмь — ты ecu), однако при этом он свободно преобразует церковнославянскую форму 2-го лица¹.

9. Обыгрывание стилистических контрастов создает тот игровой эффект, который на содержательном уровне соответствует карнавальности творчества Державина. Персонажи Державина предстают перед нами как бы на сцене, в маскарадном костюме — они ряженые, — и сам автор выступает как "мурза с большим усом" ("Храповицкому"). И точно так же слова у него как бы переодеты в русское платье. Это платье не всамделишное, а именно карнавальное, он может творить слова и совсем не обязательно ориентируется на то, как реально говорят. Не случайно сам он характеризует свой слог как "забавный":

И точно так же он может называть свой язык "татарским":

Тема карнавала, переряживанья, перевоплощения очень часто — явно или неявно — присутствует у Держа-вина. Она может быть усмотрена и в "Фелице", где столь заметным образом осуществляется перевод из сакрального (что приличествует, вообще говоря, оде, восхваляющей монарха) в карнавальное, и в оде "На счастие", которая — знаменательным образом — была написана на масленицу (и об этом специально сообщалось при ее публикации), и в "Фонаре" (произведении, целиком посвященном теме перевоплощения), и в "Желании Зимы", где Эол и Борей выступают как персонажи жанровой сцены, точно сошедшие с русского лубка (не случайно мы находим здесь реминисценции из сумароковского "Хора ко гордости", предназначавшегося для участников публичного маскарада "Торжествующая Минерва" 1763 г.), — ив ряде других державинских произведений.

Эта тема определяет и своеобразие языка Державина.

¹ В современных изданиях вместо есь печатается есть, что существенно искажает языковую фактуру державинского стиха: получается, что о себе Державин говорит с использованием высокого слога (церковнославянской глагольной формы есмь), а к Богу обращается по-русски (с использованием русской формы 2-го лица есть). Это запанибратское обращение с Господом — всецело на совести издателей державинских текстов.

Первые издания публикуемых работ

С. С. Аверинцев. Поэзия Державина // Г. Р. Державин. Оды. Л., 1985. С. 5-20.
В. М. Живов. Государственный миф в эпоху просвещения и его разрушение в России конца ХУП1 века // век Просвещения. Россия и Франция. Le Steele des lumteres. Russie. France. Материалы научной конференции "Виннеровские чтения — 1987", вып. XX. М., 1989. С. 141-165.
В. М. Живов. Кощунственная поэзия в системе русской культуры конца XVIII — начала XIX века // Ученые записки Тартуского гос. Университета. — 1981. — вып. 546. (Труды по знаковым системам; [Т.] 13: Семиотика культуры). С. 92-97.
В. М. Живов, Б. А. Успенский. Метаморфозы античного язычества в истории русской культуры XVII-XVIII вв. // Античность в культуре и искусстве последующих веков. М., 1984. (ГМИИ им. А. С. Пушкина. Материалы научной конференции 1982). С. 204-285.
Ю. М. Лотман. К семиотической типологии русской культуры XVIII века // Художественная культура XVIII века: Материалы научной конференции (1973). — М., 1974. С. 259-282.
Ю. М. Лотман. Об "Оде, выбранной из Иова" Ломоносова // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. — 1983. — т. 42, № 3. С. 253-262.
Ю. М. Лотман. Несколько слов о статье В. М. Живова [Кощунственная поэзия в системе русской культуры конца XVIII — начала XIX века] // Ученые записки Тартуского гос. университета. — 1981. — Вып. 546. (Труды по знаковым системам; [Т.] 13: Семиотика культуры). С. 92-97.
Ю. М. Лотман. О соотношении поэтической лексики русского романтизма и церковно-славянской традиции // Тезисы докладов IV Летней школы по вторичным моделирующим системам. 17-24 августа 1970 г. Тарту, 1970. С. 85-87.
Ю. М. Лотман. Поэтика бытового поведения в русской культуре XVIII века // Ученые записки Тартуского гос. Университета. — 1977. — Вып. 411. (Труды по знаковым системам; [Т.] 8) С. 65-90.
А. М. Панченко. Князь Кантемир и князь Курбский (Профессиональный "диалект" и проблемы стиля) // Res philologica. Филологические исследования. Памяти акад. Г. В. Степанова (1919-1986). М. — Л., 1990. С. 413-421.
A. М. Панченко. "Потемкинские деревни" как культурный миф // Русская литература XVIII — НАЧАЛЕ XIX века в общественно-культурном контексте. Л. 1983. (ХУШ век. Сб. 14) С. 93-104.
B. Н. Топоров. У истоков русского поэтического перевода "Езда в остров любви" Тредиаковского и "Le voyage de l'isle d'Amour" Талемана // Wiener Slawistischen Almanach. Bd. 33. Wien. 1992. S. 79-117. — Sestschrift ffir Victor Ul'evic Rozensweig zum 80 geburts tag.
Б. А. Успенский. Язык Державина // Лотмановский сборник. (Сост. и ред. Е. В. Пермяков) М., 1995. Вып. I. С. 334-362.

Принятые сокращения
Наименования учреждении

Наименование изданий

1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Марка «Екатерина II и ее сподвижники»

Страница из тетради Г.Р. Державина

Г.Р. Державин. «Анакреонтические песни»