Державин Гавриил Романович

 

Стенник Ю. В.: Композиция и план Державинского "Водопада". Страница 3

1 - 2 - 3 - 4

Позднее в одном из программных произведений поэта, в оде «Изображение Фелицы» носителем подобного взгляда на монарха становится сама Екатерина II:

Народ счастливый и блаженный
Великой бы ее нарек,
Поднес бы титла ей священны, —
Она б рекла: «Я человек».

Центральными мотивами од и посланий Державина становятся восходящие к Горацию мотивы суетности тщеславия и вытекающая отсюда проповедь умеренной жизни. В державинской лирике была во всей полноте заявлена тема, отсутствовавшая в поэзии Ломоносова — тема смерти как предела человеческих желаний, всех устремлений к богатству, славе и другим стимулам честолюбия. Перед неизбежностью смерти оказывались равны и гордый властитель трона, и последний бедняк. «Монарх и узник — снедь червей» — этот тезис, звучащий в стихотворении Державина «На смерть князя Мещерского» (1779), является по существу своеобразным источником содержательной концепции «Водопада». По-своему в раннем стихотворении оказывается предвосхищено и само метафорическое осмысление нисходящего предела человеческой жизни («Скользим мы бездны на краю, / В которую стремглав свалимся»). Этот образный мотив также составляет одну из главных ипостасей поэтического миросозерцания, запечатленного в «Водопаде». Так мы подходим к пониманию предпосылок, обусловивших композиционную структуру этого стихотворения.

С внешней стороны «Водопад» можно уподобить грандиозной развернутой эпитафии. Тема стихотворения давала, казалось бы, полное право назвать его «На смерть князя Потемкина». Однако Державин не стал на этот путь. Решение столь традиционной для поэзии XVIII в. темы выходит у него за пределы дежурного отклика на смерть государственного мужа. Не ограничивается Державин и сугубо частным аспектом осознания смерти в духе следования горацианской традиции. Емкий образ водопада в зачине оды сразу задает масштабные рамки для развертывания историософской проблематики. Осмысление смерти в этом стихотворении предстает не только как конечный предел земного бытия человека, но и как начало его духовного бессмертия. Только после смерти наступает время беспристрастных оценок содеянного, и величие сильных мира обнажает свою истинность или мнимость в глазах потомства1. Так тема смерти сопрягается в «Водопаде» с постановкой вечных вопросов человеческого бытия, и одним из стимулов лирического самовыражения становится у Державина ощущение времени. Время как частица вечности, время как частица истории, время как необратимая мера пределов земного бытия, отпущенного человеку для свершения предначертанного ему свыше — таковы грани воплощаемой в оде системы миросозерцания. И если в раннем, предвосхищавшем оду, стихотворении «На смерть князя Мещерского» для воплощения данного мотива Державин находит необычайно впечатляющую образную деталь — бой часов («Глагол времен! металла звон! / Твой страшный глас меня смущает...»2), то теперь символом необратимости времени выступает кипящий пенно водопад.

Общий сдвиг в истолковании Державиным природы одического жанра помогает понять и неповторимую оригинальность композиционной структуры «Водопада». Стихотворение отличается необычной для лирического произведения масштабностью. Эта масштабность композиционного пространства «Водопада» обусловлена широтой исторической перспективы и многообразием ракурсов поэтического миросозерцания, возникающих по ходу оценки личности и деяний Потемкина, чья смерть определила само возникновение замысла стихотворения3.

«Водопад» — сложное произведение, действительно лишенное гармонического соответствия частей и целого и отмеченное определенной невыдержанностью общей жанровой тональности. Традиции жанра оды (не только торжественной, но и горацианской) органично сочетаются в нем с элементами элегии, а пафос трагического провиденциализма, свойственный философским медитациям Юнга, смешивается с мотивами скальдической поэзии Оссиана. Отдельные поэтические прозрения буквально тонут в иносказательной дидактике, мифологизированных аллегорических уподоблениях и избитых штампах одической поэтики. Именно эта разнохарактерность жанрово-стилевого контекста служила основанием Белинскому отрицать наличие в «Водопаде» подлинной художественности. Однако при всей громоздкости и структурной разноплановости нельзя не видеть в «Водопаде» внутреннего единства. Это единство определяется наличием содержательной установки, подсказанной образом водопада и несущей в себе осознание непрерывности исторического временного потока. Все это позволяет рассматривать структуру «Водопада» как одно целое. Отсюда принцип композиционного строения (т. е. «план») «Водопада» также должен рассматриваться с учетом специфики воплощения в нем панегирической идеи.

Прослеживая последовательно ступени развертывания поэтической мысли в структуре «Водопада», мы видим, что чисто одическому элементу в ней отведена минимальная роль. Это шесть финальных строф, где слава Потемкина осмысляется как отблеск славы царствования Екатерины II, несколько строф, содержащих оценку его исторических заслуг, и отдельные вкрапления одической трафаретной стилистики, встречающиеся в разных строфах. Столь характерный для од Державина дескриптивный элемент также не занимает здесь преобладающего места. Помимо красочной картины бурлящего водопада в зачине стихотворения можно отметить лишь несколько эскизных штрихов, рассеянных в общем потоке образных ассоциаций. Решающая же роль в создании внешнего композиционного пространства «Водопада» принадлежит монологической медитации, сложно переплетающейся с компонентами сюжетного повествования. Это преобладание повествовательного начала в структуре стихотворения и определяет особую, тяготеющую к эпосу оформленность лирического в своей основе замысла.

В композиции «Водопада» присутствуют, налагаясь друг на друга, два плана: внешний (сюжетный), тяготеющий к развернутому повествованию панегирик; и внутренний (символический), реализующийся в рамках иносказательного подтекста. Они взаимосвязаны, и на необходимость принимать в расчет второй, затекстовой план содержания «Водопада» указал, в сущности, сам Державин, когда объяснял в «Примечаниях» смысл вводимых в описание водопада волка, лани и коня, символизировавших соответственно злобу, кротость и гордыню4. Но подобная иносказательная символичность, порой закрепляемая приемом графических параллелей (например, намеки на фамилию Румянцева в рифмовых окончаниях: «Что верх сребристого чела / В венце из молненных румянцев»), пронизывает всю структуру стихотворения.

Внешний план последовательно включает в себя три звена:

I. Дескриптивная экспозиция (строфы 1-7), уже пронизанная иносказательностью.

II. Производящая впечатление необычайной растянутости центральная часть, в свою очередь тематически распадающаяся на ряд эпизодов, концентрирующихся вокруг фигуры полководца П. А. Румянцева (строфы 8-38) и личности Г. А. Потемкина (строфы 39-68).

III. Риторическое заключение (строфы 69-74), также исполненное иносказательного подтекста.


1 Об актуальности в XVIII в. этой проблемы можно судить по письму Д. И. Фонвизина к П. И. Панину от 20 января 1772 г., где великий сатирик заметил: «Все те большие люди, коих история писана во время их жизни, должны твердо верить, что не по тем описаниям судить о них будут, которые они читали сами, а по тем, которые по смерти их свет увидят» (Фонвизин Д. И. Собр. соч.: В 2 т. Т 2. М.; Л., 1959. С. 369).
2 Кстати, в «Водопаде» этот образный мотив также присутствует:

Не слышим ли в бою часов
Глас смерти, двери скрып подземной?

3 На полифоническую природу содержательной концепции «Водопада» в ее социально-этическом аспекте обратил внимание и тонко раскрыл ее своеобразие С. Н. Кондратов в статье «План обширный объемлется смелостью замысла» (Жанровое своеобразие русской поэзии и драматургии: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 256. Куйбышев, 1981. С. 31-42).
4 Кстати, прием введения в повествовательную ткань рассказа трех зверей как аллегорий, олицетворяющих человеческие страсти, восходит в европейской поэзии Нового времени к Данте, у которого в 1-й песне его «Божественной комедии» на пути свершения поэтом его миссии оказываются рысь (сладострастие), лев (гордыня) и голодная волчица (корыстолюбие). Избавиться от них автору помогает совет Виргилия.

1 - 2 - 3 - 4


Ночной Оренбург

Ночной Эрмитаж в Петербурге

Портрет Г.Р. Державина (В.Л. Боровиковский, 1811 г.)




Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Державин. Сайт поэта.