Маймин Е. А.: Державинские традиции и философская поэзия 20-30-х годов XIX столетия. Страница 4

1 - 2 - 3 - 4 - 5

В 1827 г. Пушкин решительно протестует против тех мест в статье Одоевского, где автор не проявляет должного уважения к Державину: "Разбор ваш "Пам[ятник]а Муз" сокращен по настоятельному требованию Пушкина. Вот его слова, повторяемые с дипломатической точностию: "Здесь есть много умного, справедливого, но автор не знает приличий: можно ли о Державине и Кар[амзине] сказать, что "имена их возбуждают приятные воспоминания", что "с прискорбием видим ученические ошибки в Дер[жавине]": Державин всё — Державин. Имя его нам уже дорого"".¹Интересно, что, отвечая Погодину, В. Одоевский написал: "Пушкин имел право вступиться за Дер[жавина] — свой своему и проч.".²

Подчеркнуто уважительное отношение к Державину, высокая оценка его творчества характерны и для всех высказываний Пушкина 30-х годов. В статье "Опровержение на критики", защищая "Графа Нулина" от упреков в фривольности, Пушкин ссылается в первую очередь на Державина: "А эротические стихотворения Державина, невинного, великого Державина. Но отстраним неравенство поэтического достоинства. "Граф Нулин" должен им уступить и в вольности, и в живости шуток".³

В 1836 г. в ответ на упрек М. Е. Лобанова в забвении современной русской словесностью "величайшего гения" Державина Пушкин пишет: "Имя великого Державина всегда произносится с чувством пристрастия, даже суеверного".⁴

Явно изменив свое отношение к Державину в середине 20-х годов, в дальнейшем, до конца своей жизни, Пушкин оставался постоянен в этом своем очень положительном к нему отношении.

Печать державинской поэтики, державинского стиля видна у Пушкина второй половины 20-х годов главным образом на произведениях философского характера, на стихах ораторско-витийственных — словом, в тех жанрах, которые больше всего встречаются у Пушкина со второй половины 20-х годов и которые, кстати, были естественно близки поэтике любомудров. Это очень характерно и показательно: как только Пушкин обращается в своем творчестве к стихам размышляющим, философским, к политической оде и т. п., его собственная стилистика, стилистика "южных поэм" и "Евгения Онегина", кажется ему недостаточной; он ищет новых и сильнейших средств выразительности, и он находит их в высоком, "державинском" языке

XVIII в., от которого еще совсем недавно он так настойчиво отталкивался.

Любомудры особенно высоко ценили стихотворение Пушкина 1829 г. "Пророк". "Пророк-бесспорно великолепнейшее произведение русской поэзии",⁵— говорил Хомяков о стихотворении, которое, быть может, больше других и раньше других у Пушкина близко стилистическим традициям XVIII столетия.

Близко державинским языковым традициям и стихотворение Пушкина, написанное в 1827 г., — "Воспоминание" ("Когда для смертного умолкнет шумный день...").

"Воспоминание" — одно из первых медитативных стихотворений Пушкина, приближающихся к жанру философского. Это произведение глубоко лирическое и психологическое. Но вместе с неповторимо индивидуальными чертами в нем есть и вполне определенная установка на обобщение: не на человеческую только, но на всечеловеческую мысль. И вот эта установка на всеобщность, на генерализацию, на философичность мысли и проявляется прежде всего в стилистике стихотворения — в его языке, высоком, одическом, выводящем за пределы обыденного. Книжно-приподнятые слова, слова традиционно-витийственные: смертного, немые стогны града, умолкнет, часы томительного бденья; богатые смыслом, носящие конструктивный характер метафоры, вроде: свой длинный развивает свиток, змеи сердечной угрызенья — вот выразительные приметы этого языка, языка, который должен выразить не просто мысль, а мысль философскую, вневременную, космическую (и, разумеется, вместе с тем и личную мысль).

"Человек" — это может быть и сугубо конкретно, "смертный" — это и высокий заменитель того же понятия, это же и запечатленная в слове глубокая философская идея о человеке — главная идея. И "стогны" — это не то же, что улицы. В поэтическом смысле они даже противоположны "улицам". В отличие от улиц, это опять-таки совсем не конкретно, это указание вообще, указание на всякое, вне временной и исторической прикрепленности, обиталище для человека. Но все эти и подобные им слова характерны ведь для поэтического языка оды, для языка XVIII в. — для языка Державина в том числе.

Возникает, однако, вопрос: не слишком ли произвольно мы обращаемся с понятием "державинский стиль", "державинские традиции"? Может быть, Пушкин просто обращается к одическому языку XVIII в., творчески используя и осмысляя его, и это совсем не обязательно "державинский" язык?

Конечно, между понятиями "державинский язык" и "одический язык XVIII в." есть разница, и одно далеко не всегда можно подменять другим. Разница эта не столько внешняя, сколько внутренняя. Высокий язык Державина — это тот же одический язык XVIII., язык Ломоносова и Сумарокова, но внутренне раскрепощенный, освободивший себя от обязательного следования неподвижным правилам и строгим канонам. Как писал Г. А. Гуковский, "Державин выдвинул новый принцип искусства, новый критерий отбора его средств — принцип индивидуальной выразительности. Он берет те слова, те образы, которые соответствуют его личному, человеческому, конкретному намерению воздействия. "Высокое" и "низкое" у него сливаются. Он отменяет жанровую классификацию. Его стихи — не проявление жанрового закона, а документы его жизни".⁶

Влияние державинской одической стилистики распространяется на многие стихотворения Пушкина 20-х годов и отчасти также, в меньшей степени, 30-х годов. Это стихотворения "Анчар", "Воспоминания в Царском Селе", "К. вельможе" (ср. державинское послание "К Шувалову"), "Осень", стихотворения "Клеветникам России" и "Бородино" и Др. На последних стихотворениях стоит остановиться особо. Их восторженно встретил Шевырев, он явно придавал им принципиально важное значение, как новому и желанному роду поэзии. Он писал о них С. А. Соболевскому 16 октября 1831 г.: "А славные стишки Ал[ександр] Сер[геевич] навалял! -Каково же? Первый голос политики у нас выражается стихами. Это странно. В России каких чудес не совершается. Эти пьесы весьма важны и составляют эпоху в нашем словесном мире".⁷

Конечно, Шевыреву могли нравиться и нравились стихи Пушкина не за одну политику: недаром он говорит об эпохе в "словесном" мире. Открытая риторичность стихов Пушкина, ораторский пафос, подчеркнутая афористичность фразеологии — все это напоминало Державина и потому могло нравиться Шевыреву; это было то самое, что Державин ценил в поэзии, почитал для высокой поэзии прямо характерным. Державин писал: "От вдохновения происходят бурные порывы, пламенные восторги, высокие божественные мысли, выспренние парения, многосодержательные изречения, таинственные предвещания, живые лицеподобия, отважные переносы и прочие риторические украшения".⁸

Если во второй половине 20-х годов творческое усвоение державинских традиций проявлялось у Пушкина прежде всего в области стилистической, языковой, то в 30-е годы в малых жанрах — и философских в том числе — Пушкин определенно возвращается к своей прежней стилистической системе, основанной на языке предметном, реальном в точном значении этого слова. Одический язык в стихотворениях Пушкина почти исчезает вовсе. В медитативной лирике 30-х годов, в стихотворениях "Элегия", "Когда порой воспоминанья", "Из Пиндемонти", "Когда за городом задумчив я брожу", "Вновь я посетил", нет уже внешних следов державинского стиля. Теперь в своих лирических стихах вообще, и в философских в частности, Пушкин все больше отказывается от всякого рода условности выражения (и той условности, которая освящена именем великого для него Державина!), и он становится все более точным, конкретным, непосредственным. На своем поэтическом пути Пушкин как будто бы снова удаляется от Державина. Но это только как будто бы. Нет уже внешнего сходства, но остается внутреннее. Философская лирика Пушкина сходна теперь с державинской не языком своим, не наружными приметами, а напряженным лиризмом, предельной конкретизацией отвлеченных тем, конкретизацией, которая не только не отменяет обобщающего характера мысли, но и поддерживает и усиливает его. Подобно Державину, все философские стихи у Пушкина выходят из конкретного жизненного впечатления, они все относятся к категории "стихов на случай". Сходство Пушкина с Державиным, преимущественно в стилистике, становится сходством менее заметным, но зато более глубоким — сходством в самой поэтической природе лирического стихотворения.

¹Письмо Погодина к В. Ф. Одоевскому от 2 марта 1827 г. Русская старина, 1904, т. 117, стр. 705.
²Литературное наследство, № 16-18, 1934, стр. 691.
³А. С. Пушкин, Полное собрание сочинений, т. 7, стр. 187.
⁴Там же, стр. 407 (разрядка моя, — Е. М.).
⁵А. С. Хомяков, Полное собрание сочинений, т. VIII. М., 1904, стр. 366.
⁶Г. А. Гуковский. Русская литература XVIII века. Учпедгиз, Л., 1939, стр. 411.
⁷Пушкин по документам архива С. А. Соболевского. Литературное наследство, № 16-18, 1934, стр. 750.
⁸Г. Р. Державин. Рассуждение о лирической поэзии, стр. 576.

1 - 2 - 3 - 4 - 5

Портрет Г.Р. Державина

Башня Сююмбике - исторический символ Казани

Г.Р. Державин (Л. Ройтер)