Курилов А. С.: Творчество Г. Р. Державина и начало формирования понятия о народности русской литературы. Страница 1
1 - 2 - 3 - 4
Проблема народности литературы встала перед нашими писателями, когда они, точно так же, как и их европейские собратья по перу, остро почувствовали необходимость вернуться к самобытному, самостоятельному творчеству, обратиться к национальным художественным традициям и источникам вдохновения. Это предопределило закат эпохи безраздельного господства Классицизма и положило начало Романтизму, высоко поднявшему именно знамя народности литературы и искусства1.
1
Активное теоретическое осознание проблемы падает у нас на середину 20-х годов XIX в., когда, как заметил еще А. С. Пушкин, «вошло у нас в обыкновение говорить о народности, требовать народности, жаловаться на отсутствие народности в произведениях литературы». Решить проблему тогда не удалось лишь потому, считал Пушкин, что «никто не думал определить, что разумеет он под словом народность»2. При этом Пушкин имел в виду «народность» не вообще, как таковую, а собственно «русскую».
К вопросу о «разумении» самого слова «народность», а также понятия о народности литературы («словесности народа», «поэзии народной»), утверждение Пушкина имело лишь косвенное отношение. Под «народностью» как таковой «разумели» в то время особенности характера и душевного склада, «черты народные», отличавшие один народ от другого. А под «народностью литературы» — отражение в художественных произведениях этих «черт», своеобразие которых определялось «нравами, обычаями и образом жизни» народов3. Пушкин полностью разделял такое «разумение»: «Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу»4.
Иное дело — «народность русская». Действительно, требуя от отечественных писателей именно такой народности, сетуя на ее отсутствие в литературных произведениях, никто из наших критиков вместе с тем не определяет, что же конкретно он «разумеет» под словом «русская народность». Активно ратовавшие тогда за придание нашей литературе народного характера ограничивались в основном призывами «писать прямо по-русски»5, создавать «поэзию народную», одновременно указывая на источники «народности», где «лучшими, чистейшими, вернейшими» выступали «вера пратцев, нравы отечественные, летописи, песни и сказания народные»6. Однако и выбор «предметов из отечественной истории», в изобилии предоставляемых летописями, и изъяснение по-русски, употребление «русских выражений» не составляли, как тогда же отметил Пушкин, собственно определения «русской народности»7.
Конечно, неясность в этом вопросе сказывалась и на эффективности критики, и на деятельности писателей. Одни, в борьбе за новое качество отечественной литературы, не имели надежного критерия, позволявшего находить и безошибочно выделять «черты народные» в произведениях. Другие были лишены четких творческих ориентиров, необходимых для приобретения нового художественного качества. В результате, все адресованные на этот счет писателям претензии и требования (кроме требования национального содержания и необходимости «изъясняться» по-русски) оказывались беспредметными, а жалобы на отсутствие в их произведениях народности — беспочвенными и бесполезными.
И все-таки Пушкин в своей категоричности: «... никто не думал определить...», — неточен. Были тогда критики, которые не только думали о таком определении, но и пытались его дать. Они понимали, что прежде, чем выделять в литературных произведениях «черты народные», их необходимо как-то осознать и уразуметь. Уразуметь же их можно было, лишь разобравшись в том, какие собственно нравы, обычаи, привычки, поверья, какой «образ мыслей и чувствований» можно считать исключительно русскими, свойственными только нашему народу. Иначе немыслимо установить своеобразие наших народных черт, следовательно, получить и сколько-нибудь удовлетворительное представление о сущности «русской народности». Выявить «исключительно русское», то, что составляло «особенную физиономию» нашего народа, характеризовало его, отличало его черты, — и значило получить четкое определение «русской народности».
Сразу же открылись две сферы, две области исканий: мир художественный и мир социальный, бытовой, произведения литературы и собственно жизнь народная. Соответственно обозначились и два пути, которыми пошли наши критики в решении проблемы «черт народных».
Один предполагал внимательное, целенаправленное — под данным углом зрения — изучение всех произведений отечественной литературы. Раз «словесность народа, — считали романтики, — есть говорящая картина его нравов, обычаев и образа жизни» и в «каждом писателе, особливо в стихотворце, как бы невольно пробиваются черты народные», по которым «почти безошибочно можно угадать сочинение немца, англичанина или француза, хотя бы в переводе, хотя бы даже переводчик скрыл имя автора и утаил, с какого языка переложено сочинение»8, — то и собственно русские народные черты не могли не пробиться в сочинениях отечественных писателей. Их отражение — безусловное свидетельство народности нашей литературы, а сами они — важнейшая составная часть понятия о «русской народности». Эти черты, как уже реально — «невольно» — отраженную «особенную физиономию» нашего народа «в зеркале поэзии», и нужно выявить в первую очередь, что поможет понять и своеобразие наших народных черт, и сущность понятия о «русской народности».
Другой путь требовал от критиков придирчивого взгляда на самих себя, на историческую нашу жизнь и быт, чтобы в результате такого самопознания установить, чем же мы в своем поведении, нравах, обычаях, образе мыслей и чувствований отличаемся от других народов. Выявление «исключительно русского» как в нас самих, так и в нашей жизни, было необходимым условием «разумения» сущности «русской народности». Таким путем можно было не только придти к ее пониманию и четкому определению, но и выяснить, что «более», а что «менее» из наших «черт народных» отразилось в «зеркале поэзии» — т. е. оценить степень народности нашей литературы.
Пути эти были обозначены уже в самом начале XIX в. в речи Андрея Тургенева «О русской литературе». Выступая в марте 1801 г. на очередном заседании «Дружеского литературного общества», он пенял нашим писателям, что не хотят они «вникать в характер российского народа, в дух российской древности... в частные характеры наших древних героев», не желают показывать «великое, важное и притом истинно русское», а без этого невозможно решить главную задачу — создать «истинно русскую литературу», самобытную, оригинальную, что отвечало требованию времени, общеевропейскому романтическому движению.
Так определился первый источник познания характера нашего народа, «народных черт» — «все пространство нашей древности», ее дух, «древние характеры российских князей», а также «древние происшествия», где этот дух и эти характеры проявились9.
Одновременно Андрей Тургенев обратит внимание на сказки и песни — сии «драгоценные остатки» русской литературы, где только и можно было, «а особливо в песнях», найти и почувствовать «характер нашего народа». И тут же отметит одну исконно национальную нашу черту — «унылость»: отраженная в русских песнях, особенно печальных, она была поистине «пленяющая»10.
Так был указан второй источник познания наших народных черт — произведения «истинно русской литературы» и прежде всего ее «драгоценные остатки» — собственно народные песни и сказки. По произведениям же отечественной литературы нового времени, XVIII века, считал Андрей Тургенев, судить о нашем национальном характере невозможно. «... Что можешь ты узнать о русском народе, читая Ломоносова, Сумарокова, Державина, Хераскова, Карамзина»? — задается он вопросом и сам же на него отвечает: «В одном только Державине найдешь очень малые оттенки русского, в прекрасной повести Карамзина "Илья Муромец" также увидишь русское название, русские стопы и больше ничего»11.
Несколько лет спустя А. Ф. Мерзляков, в свое время также бывший активным членом «Дружеского литературного общества», прямо призовет своих соотечественников собирать народные песни. Именно там можно увидеть «русские нравы и чувства, русскую правду, русскую доблесть!»12, — утверждает он в своем «Слове о духе, отличительных свойствах поэзии первобытной и о влиянии, какое имела она на нравы, на благосостояние народов», произнесенном 30 июня 1808 г. на публичном акте в Московском университете.
К сожалению, речь Андрея Тургенева не стала ни тогда, ни впоследствии достоянием широкой литературной общественности и была обнародована лишь в 1912 г.13«Слово» Мерзлякова, хотя и было сразу же опубликовано, но в дальнейшем не переиздавалось и со временем практически забыто. И нашим критикам 1820-х годов — эпохи расцвета и теоретического осознания русского Романтизма — пришлось в этих вопросах все начинать как бы с нуля.
1См.: Методология современного литературоведения: Проблемы историзма. М., 1978. С. 127-136.
2Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. Изд. 4-е. Л., 1978. Т. 7. С. 28.
3См.: Сомов О. М. О романтической поэзии // Литературно-критические работы декабристов. М., 1978. С. 264.
4Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 28-29.
5Бестужев-Марлинский А. А. Соч.: В 2 т. М., 1958. Т. 2. С. 551.
6Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 458.
7См.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 28.
8Сомов О. М. О романтической поэзии. С. 264.
9См.: Литературная критика 1800-1820-х годов. М., 1980. С. 44-45.
10См.: Там же. С. 45.
11См.: Там же. С. 44.
12Мерзляков А. Ф. Слово о духе, отличительных свойствах поэзии первобытной и о влиянии, какое имела она на нравы, на благосостояние народов. М., 1808. С. 14.
13См.: Русский библиофил. 1912. № 1. С. 26-30.
1 - 2 - 3 - 4
 Портрет Д.А. Державиной |  Вид из усадьбы Званка |  Памятник Г.Р. Державину в Тамбове |