Державин Гавриил Романович

 

Клейн Й.: Религия и просвещение в XVIII веке: ода Державина "Бог". Страница 2

1 - 2

В мистико-экстатическом характере этих стихов традиционная русская вера получает внушительное подтверждение, несмотря на все уступки западноевропейской религии разума. Заданная таким образом перспектива остается действенной и тогда, когда Державин обращается к крайне проблематичной, с церковной точки зрения, идее множества миров и вслед за Сумароковым и Херасковым использует ее для прославления Бога: непостижимость Бога находит себе соответствие в бесчисленном множестве созданных им "миров", которые со своей стороны опять умножаются бесконечно: "Миры умножа миллионом / Стократ других миров" (IV стр.) — здесь Державин вновь пишет языком, который своей крайней гиперболичностью приближается к абсурду. Этому множеству миров соответствует такое же непостижимое множество "солнц", ведь в гелиоцентрическом универсуме коперниканского учения каждый из этих бесчисленных миров имеет свое солнце. Затем Державин поэтично сравнивает эти "солнца" с сыплющимися искрами и сверкающими, трепещущими пылинками инея в прекрасный зимний день:

.........
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от Тебя родятся;
Как в мразный ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так звезды в безднах под Тобой (IV стр.)

Это сравнение подчеркивает красоту творения и тем самым служит прославлению Бога. Представление о динамизированной материи, которое подспудно присутствует в этом образе, также связано со сферой научного знания Нового времени — эти образы могли восприниматься как поэтическое соответствие знаменитому учению Декарта о возникновении солнечной системы из вихрей (tourbillons) материи, о чем также речь идет в "Entretiens" Фонтенеля.1

С точки зрения традиционных религиозных представлений о мире, крамольность этого безграничного "множества миров" заключалась в децентрализации вселенной: привычное представление о человеке и о земле, на которой он живет, как о центре мироздания, разрушается. Жаль, что Русская Церковь сумела реагировать на это развитие в истории идей только протестами и требованиями запрета. В этой связи стоит упомянуть, что Церковь добивалась монополии на всю сферу выражения духовного содержания, включая духовную поэзию. В этом контексте и ода "Бог" Державина несколько раз попадала в поле зрения церковной критики.2

Последствием этой закоснелой позиции была потеря авторитета официальной Церкви. Становится понятным, почему большая часть образованной русской публики во второй половине XVIII в. обратилась к квази-религиозному учению масонов. Об этом кризисе религиозного сознания Державин говорит во второй части своей оды, все же придерживаясь перспективы традиционной веры. Во вселенной бесчисленных миллионов миров, человек, как кажется, исчезает перед Богом: он есть "ничто". Мотив метафизического отчаяния, который намечается здесь, повторяется в следующей строфе, но теперь этот мотив обращается в положительную сторону с помощью еще одного красноречивого сравнения: пусть человек — ничто, но в нем же отражается величие и доброта Бога, как солнце отражается в капле воды:3

.........
А я перед Тобой — ничто.
Ничто! — Но Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
........ (VII стр.)

Именно то, что он сотворен по образу и подобию Бога — "Во мне себя изображаешь", — спасает человека от исчезновения в безграничном универсуме Нового времени. Как подобие Бога человек является существом духовным, и таким образом он способен созерцать Бога, что ставит существование Бога для Державина вне всякого сомнения4. Этот ход мысли, известный как психологическое доказательство существования Бога, связывается далее с еще одной формой доказательства, которая была особенно популярна в эпоху Просвещения — телеологическое или физико-теологическое доказательство природный порядок ("природы чин") предполагает существование Творца5. У Державина, однако, эти доказательства существования Бога не являются самоцелью, но способствуют утверждению вновь осознанного достоинства человека сердце и разум говорят ему, что Бог существует, — и тем самым человек, который есть часть существования Бога, "не ничто"

.........
Я есмь — конечно есь и Ты!
Ты есь! — Природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет
Ты есь — и я уж не ничто
......... (VIII стр)

Особое положение человека во вселенной здесь определяется е negative — как "не ничто" Однако для Державина этого мало В своем стремлении положительно установить положение человека во вселенной в соответствии с духовными предпосылками Нового времени он ориентируется на учение о порядке действительности, которое восходит к классической античности, но было особенно популярно в Европе XVIII в Речь идет об учении о лестнице или цепи бытия "Рядом со словом "Природа" фраза "Великая цепь бытия" была священным словом XVIII века, в некотором смысле аналогичным священному слову "Эволюция" в позднем XIX веке"6Державин также в своем стихотворении несколько раз говорил о "цепи существ" В этой цепи человек находится в средней позиции — именно там, где соприкасаются материальная и духовная части творения. В XVIII в. это также было распространенным представлением, помогавшим понять относительность роли человека и подчеркивавшим его участие в материальном или животном мире; таким образом должно было смягчиться его антропоцентрическое высокомерие.7Но это не является замыслом Державина, скорее напротив: учение о лестнице бытия дает ему возможность опять возвысить человека до того центрального положения, которое, казалось, им утрачено в свете учения о множестве миров.

Благодаря своей средней позиции в цепи бытия, человек у Державина получает новое самосознание, что выражается в анафорическом накоплении местоимений первого лица. Мысль о двойной природе человека, которая, таким образом, оценивается положительно, затем развивается дальше: как материальное существо "я" только прах, но тот же самый "я" со своим "умом громам повелеваю" (здесь, по-видимому, имеется в виду изобретение громоотвода Б. Франклином в 1752 г.). Этот пассаж торжественно ведет к двойной антитезе, причем по-прежнему в форме первого лица, человек есть в одно и то же время "царь и раб", "червь и Бог":8

Я связь миров повсюду сущих,
Я крайня степень вещества,
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества.
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб, — я червь — я Бог! (IX стр)

После того как стихотворение достигло в этом месте своей эмоциональной вершины, лирический субъект возвращается, теперь уже в позиции смирения, к теме создания человека Богом, и стихотворение заканчивается новым прославлением Творца, причем начальный мотив непостижимости Бога повторяется и в свете обретенных в ходе поэтического развития этого стихотворения представлений подтверждается более авторитетно.


1Ср.: Разговоры о множестве миров... ("Авторово предисловие", 5 сноска, без паг. и с. 115 и сл. "Вечер четвертый").
2См.: Живов В. М. Кощунственная поэзия в системе русской культуры конца XVIII-начала XIX века // Из истории русской культуры. М., 1996. Т. 4: XVIII-начало XIX века. С. 739.
3О мотиве зеркала у Державина ср.: Pome X. "Избрал он совсем особый путь" (Державин с 1774 по 1795 г.) // XVIII век. Сб. 21. СПб., 1999. С. 247- 259. Ср. также параллель из Хераскова к державинскому образу капли, приведенную А. Левицким (указ. соч., с. 346) и Rosendahl (указ. соч., с. 64 и сл.). Последний автор особенно подчеркивает значение Клопштока для державинской оды, ссылаясь, между прочим, на знаменитую фразу о "капле на ведре" ("Tropfen am Eimer") из его поэмы "Весенний праздник" ("Fruhlingsfest"). Независимо от всех "влияний" опять становится ясным, в какой мере Державин не только в своем мышлении, но и в своем поэтическом языке прибегает к распространенным в это время формулам.
4В связи с вопросом об отношении Державина к атеизму см его стихотворение "Успокоенное неверие" (1779) (Державин Г. Р. Сочинения Т 1 С 42-45) Атеизм беспокоил и Фонвизина в последние годы его жизни, ср. его "Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях" (Фонвизин Д. И. Собр. Соч. В 2 т. М., Л., 1959 Т 2 С 95, 100 и сл.)
5Schluter D Gottesbeweis // Histonsches Worterbuch der Philosophie G-H Darmstadt, 1974 Bd 3 S 820 Физико-теологическое доказательство существования Бога у Державина занимает центральное место в его переложении 18-го псалма "Доказательство творческаго бытия" (1796) Державин Г Р Сочинения Т 1 С 497) Различные доказательства существования Бога играют важную роль также в произведениях позднего Тредиаковского, ср Breitschuh W Die Feoptija V К Trediakovskijs Ein physikotheologisches Lehrgedicht lm RuB-landdes 18 Jahrhunderts Munchen, 1979 S 38 ff
6Lovejoy A О The Great Cham of Being Cambridge/Mass-London, 1964 P 184 ("The Chain of Being in Eighteenth-Century Thought, and Man's Place and Role in Nature"), см также Hart P R Derzhavin's Ode "God" and the Great Chain of Being//Slavic and East-European Journal 1970 N 14 P 1-10
7Lovejoy А. О. Op. cit. Р. 191 ff
8Представление, что человек — "червь" и ничто перед Богом, также принадлежит к распространенным формулам XVIII в., ср. Грот Я. К. Указ соч. Т. 1 С 142 Здесь приведены параллельные места из "Ночных размышлений" Э. Юнга и из оды Клопштока "К Богу"

1 - 2


Ночной Эрмитаж в Петербурге

Портрет Г.Р. Державина (В.Л. Боровиковский, 1811 г.)

Портрет Г.Р. Державина (В.Л. Боровиковский)




Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Державин. Сайт поэта.