Западов В. Л.: Поэтический путь Державина. Страница 3
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6
"Слог у него так крупен, - писал Н. И. Гоголь, отмечая одну из главных особенностей поэзии Державина, - как ни у кого из наших поэтов. Разъяв анатомическим ножом, увидишь, что это происходит от необыкновенного соединения самых высоких слов с самыми низкими и простыми, на что бы никто не отважился, кроме Державина. Кто бы посмел, кроме него, выразиться так, как выразился он? Кто, кроме Державина, осмелился бы соединить такое дело, каково ожидание смерти, с таким ничтожным действием, каково кручение усов?" {Гоголь Н. В. Полн. собр. соч., т. VIII, М.-Л., 1952, с. 374.}
А о художественном впечатлении, которое производило стихотворение на читателя, хорошо сказал В. Г Белинский. "Как страшна его ода "На смерть Мещерского": кровь стынет в жилах, волосы, по выражение Шекспира, встают на голове встревоженною ратью, когда в ушах ваших раздается вещий бой _глагола времен_, когда в глазах мерещится ужасный остов смерти с косою в руках!" {Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 1, М., 1953, с. 50.}
Еще более наглядны, чем в оде "На смерть князя Мещерского", новаторские элементы в стихотворениях "Ключ" и "На рождение в Севере порфирородного отрока".
В "Ключе" впервые в русской поэзии природа выступила как самостоятельный объект изображения, самостоятельная эстетическая ценность и вместе с тем как источник поэтического вдохновения Правда, начинается "Ключ" с олицетворения в античном духе, но дальше поэт развернул серию великолепных предромантических картин вполне реального Гребеневского ключа в том виде, как он выглядит в разное время суток. Особо интересна 7-я строфа, в которой Державин, по верному замечанию советского исследователя А. В. Западова, "наметил не только обязательны? элементы ночного пейзажа, столь распространенные затем в сентиментальной и романтической поэзии, но и словарь с выражениями "приятный", "бледный", "дремлющий", "холмы", "рощи", "тишина". По правде говоря, к этому словарю мало что прибавлялось в дальнейшем" {Западов А. В. Мастерство Державина. М., 1958, с. 122.}.
Античная аллегория осталась нереализованной, однако "античный зачин" дал соответствующую форму, стихотворению. "Ключ" написан пятистишными строфами с рифмовкой АбАбЖ. Последний, пятый стих в строфе - белый, нерифмованный, что на "языке" державинской поэтики является приметой древнего (в частности, античного) образного строя и одновременно вдохновения. В таком значении этот прием, чрезвычайно характерный для зрелого Державина, впервые использован именно в "Ключе", - и он придает стихотворению резко индивидуализированную форму.
Стихи "На рождение в Севере порфирородного отрока" посвящены рождению внука Екатерины II, будущего Александра I. Рождение ребенка в царском семействе всегда было темой только торжественных од, а Державин избрал форму, характерную для легких, так называемых "анакреонтических" стихов. Однако державинское произведение - и не анакреонтическая ода. Это "аллегорическое сочинение" с элементами сказочного сюжета, близкого по содержанию к началу "Спящей красавицы" Шарля Перро. Возникает новое художественное единство, не подпадающее ни под один из существовавших ранее жанровых разрядов. Ориентированный на французскую легкую поэзию и сказку сюжет потребовал введения новых персонажей-гениев, которые в будущем станут обязательными атрибутами романтизма. Еще более интересны и важны те изменения, которым подверглись в стихах 1779 года* традиционные мифологические персонажи. Особенно любопытна метаморфоза, которую претерпел у Державина Борей,
Как справедливо отметил Д. Д. Благой, Державин, несомненно, отталкивался от ломоносовского образа ("Где мерзлыми Борей крылами Твои взвевает знамена") {См.: Благой Д. Д. Литература и действительность. Вопросы теории и истории литературы. М., 1959, с. 136.}, а отдельные детали взяты из описания южного ветра, переведенного из Овидия в ломоносовской "Риторике". Образ обновляется путем тщательного подбора конкретных деталей зимнего пейзажа. Однако, дополняя (сравнительно с Овидием и Ломоносовым) описание действий Борея и его "портрет" множеством подробностей, Державин одну деталь отбросил, - и утрата эта очень характерна: у державинского Борея нет крыльев. В результате, оставляя своему персонажу античное имя, поэт превращает его в "лихого старика"' русских народных сказок, в прямого предшественника некрасовского "Мороза-воеводы". А на фоне Борея, превращенного в сказочного Деда Мороза, античные сатиры, собирающиеся "вкруг огней" "согревать руки", воспринимаются как обыкновенные русские крестьяне у костров, а нимфы, засыпающие "с скуки средь пещер и камышей", - как крестьянки в занесенных снегом избах. С этих-то нимф и сатиров начинается вторая жизнь античных образов в русской поэзии.
В классицистической поэтике мифологические персонажи всегда имеют определенный аллегорический смысл и одновременно сохраняют четкие связи с античностью, содержат элемент сравнения с конкретным мифом. В поэтике державинского типа мифологический образ утрачивает аллегоричность и превращается в синоним отвлеченного, обобщенного понятия либо в имя нарицательное для русского бытового явления, для данного человеческого типа. При этом разрушаются постоянные, обязательные "литературные" логические связи, но расширяется ассоциативно-эмоциональное поэтическое значение слова-имени, зачастую обусловливаемое данным контекстом. Поэтический образ становится из однозначного многозначным и вместе с тем более конкретным, поскольку строится на отборе из многочисленных признаков, связей, ассоциаций одного, иногда неожиданного, но решающего в данном контексте, сохраняя одновременно иные связи, другие оттенки.
На серии образов такого рода, построена написанная в 1780 году ода "К первому соседу", причем ни один из них ни малейшего отношения к античности, к мифологии (в прямом смысле слова) не имеет и в то же время не является аллегорией. Например, "нежная нимфа" - это содержанка, итальянская красавица певица, а "парка" - просто смерть. Или в "Вельможе: "муза" - державинская поэзия; "нимфы", которые "средь зимы" "в рощах воспевают", - певицы, а может быть, - крепостной хор (иное, уже третье значение слова, по сравнению со "Стихами на рождение в Севере" и "К первому соседу"); "Цирцея" - красавица, любовница. Но, как и в предыдущих примеpax, поэтический смысл державинских образов гораздо шире буквального толкования. Имя Цирцеи нужно и для того чтобы охарактеризовать моральный облик вельможи, определив его скотский (в нравственном отношении) образ жизни. Стоит напомнить, что подобная "мифология", утратившая в державинской интерпретации прямолинейную аллегоричность, но обретшая поэтическую многозначность, характернейший компонент реалистической поэтики "Евгения Онегина".
Стремление к индивидуализации художественного целого, к оригинальной разработке образа вполне закономерно привела Державина к отказу от образно-словесных штампов. Для одной и той же темы, мотива, ситуации Державин находит различное воплощение, даже в произведениях, хронологически близких.
Чтобы не увеличивать числа примеров, обратимся к теме наступления зимы в разных стихотворениях Державина. В "Стихах на рождение в Севере" содержался первый в державинской поэзии зимний русский пейзаж, воплощенный в образе "лихого старика" Борея. В 1787-1788 годах поэт создает три однотипные по содержанию картины, и при этом абсолютно различные по эмоциональному и художественному строю. В стихотворении "Желание Зимы" смена времен года нарисована в откровенно грубых, "площадных" тонах. Сходная картина, но выраженная очень сжато и вполне "серьезно", возникает под пером Державина в следующем, 1788 году в стихотворении "К Евтерпе". И в этом же 1788 году, как бы соревнуясь с самим собой, в "Осени во время осады Очакова" поэт находит для той же картины совершенно иные слова, иные краски; лаконичная зарисовка, занимавшая всего 4 стиха, развертывается в широчайшее полотно на 6 строф.
Рассказывая в конце жизни о своем творчестве, одну из причин вступления на новый путь в поэзии Державин усматривал в неудачах подражания Ломоносову. Эти неудачи поэт объяснял тем, что он не мог поддерживать постоянно "красивым набором слов" свойственных только Ломоносову "великолепия и пышности". От Ломоносова у Державина осталось одно: утверждение положительного идеала путем показа положительного примера;, причем свой идеал Державин поначалу ищет там же, где искали почти все писатели XVIII века, - в теории просвещенного абсолютизма.
Дело в том, что борьба против злоупотреблений вельмож, дворянства и чиновничества за благо России была определяющей чертой деятельности Державина и как государственного деятеля и как поэта. А силу, способную достойно руководить государством, вести Россию к славе, к процветанию, к "блаженству", Державин видел только в просвещенной монархии. Отсюда появление в его творчестве темы Екатерины II - Фелицы. Этой темой, красной нитью проходящей через творчество Державина 80-х годов, объединены многие его произведения: "Фелица", "Благодарность Фелице", "Решемыслу", "Видение мурзы" и др.
В начале 80-х годов Державин не был еще близко знаком с императрицей. Создавая ее образ в одах этих лет, поэт использовал рассказы о ней, о распространении которых заботилась сама Екатерина, автопортрет, нарисованный в ее литературных сочинениях, идеи, проповедовавшиеся в ее "Наказе" и указах. В то же время Державин очень хорошо знал многих видных вельмож екатерининского двора, под начальством которых ему приходилось служить. Поэтому идеализация образа Екатерины II у Державина сочетается с критическим отношением к ее вельможам.
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6
 Башня Сююмбике - исторический символ Казани |  Г.Р. Державин (Л. Ройтер) |  Памятник Г.Р. Державину в Лаишево, Татарстан |